Стихи, написанные после 24 февраля: Дельфинов, Емелин, Родионов, Лесин, Плотов, Беркович, Жук

Эти стихи начали появляться почти сразу, после первого выстрела. Все заговорили тогда (и говорят до сих пор), что с Россией все кончено, что русский язык — это язык врага, что русская культура — фашистская. И главный вопрос с тремя знаками восклицания: «Почему вы молчите?!!!»

А они не молчали. Это только кажется, что настоящая поэзия где-то там, в облаках и собраниях сочинений. Нет, она здесь и сейчас. Каждый день кто-то из них писал текст, до такой степени наполненный болью, ненавистью, страхом, сочувствием, горем, что становилось ясно: поэзия продолжается. Она нужна, отменить ее невозможно.

Понимание приходит не сразу. Я читал эти стихи в ленте фейсбука и думал: «Ну, неплохо. Ну, молодцы». Но потом собрал их вместе и поразился. Пока мы паниковали, ругались, возмущались, боялись, эти люди в одиночку защитили честь русской культуры, а может быть, и страны.

Когда через десять лет меня спросят: «Как же вы это допустили?», я покажу в ответ стихотворение Андрея Родионова с его отчаянным криком: «Оставь Украину, я тут!». Так кричат в уличной драке: «Не трогай его! Иди сюда, вот он я!» И подставляют живот под нож. Нет, не допускали. Делали что могли, даже больше.

Александр Дельфинов пишет о маленьком человеке с плакатом «Нет войне!», на него даже смотреть страшно, не то, что встать рядом. Страх — это тоже про нас. Может быть, про нас в первую очередь. И его не преодолеешь, пока о нем не расскажешь.

Емелин пишет о том, что нет никакой всенародной поддержки спецоперации, все это сплошное лицемерие. Нет никаких идеалов, никакой национальной идеи. Русские солдаты в Украине умирают не во имя борьбы с мифическим нацизмом, а чтобы в Москве вкусно жрали и много пили в дорогих ресторанах.

Женя Лесин — о том, что, «когда качнется маятник истории» и весь этот ужас кончится, выяснится, что никто не виноват. «Мы не знали, нас заставили». И опять виноватым окажется не виноватый, а слабый.

«Мы обесточены и умираем», пишет Вадим Жук. Так и есть. Но самое страшное — умирать молча.

Почти все они сейчас в России, а значит в опасности. Все сильно рискуют. Я знаю, что будет много желающих осудить их. За то, что не уехали. За то, что русские. За то, что пишут стихи. Но это все равно что осуждать бойцов Сопротивления или немецких подпольщиков. «Была и другая Германия», говорит закадровый голос в фильме Ромма «Обыкновенный фашизм».

Сейчас много говорят и пишут о Z-поэтах Караулове и Ватутиной. Их показывают по телевизору, им устраивают всероссийские туры. Издалека может показаться, что это и есть российская поэзия, сытая, наглая, агрессивная. И совершенно бесчеловечная.

Нет, это не так. Русская поэзия живет в другом месте. Пишет теми же буквами, но другие слова.

Ян Шенкман
Всеволод Емелин

Письмо

Дорогой участник спецоперации,
Обороняющий от Бендеры меня.
Я пишу тебе из московской ресторации.
Доброго времени дня!

У нас в Москве третий день жара,
Но это не мешает нам наслаждаться.
Сообщаю тебе, что ни хера
Не действуют эти санкции.

Благодарю, что ты истребляешь нацистов,
А то нам от них тут не продохнуть.
О! Вот принесли еще «Белуги» грамм триста.
Я их приму за твое здоровье на грудь.

Понимая всю ответственность момента,
Прошу тебя строго спросить с палачей за мучительства.
Я полностью поддерживаю нашего президента,
А также родную партию и правительство.

Морской гребешок здесь мелковат,
Зато королевские креветки жирны.
Я уважаю тебя, солдат,
Защитника чести нашей великой страны.

Я понимаю, вы — фронтовые волки,
Но я ведь тоже не шкет.
Я хожу по Москве в бейсболке
С буквою Зет.

И пусть ты сидишь в глубине окопа,
А передо мной за 400 баксов жратва,
Но мы оба согласны, что гавно их Европа
И, самое главное, гавно — США.

Им не поставить нас на колени,
Не завладеть всем глобусом.
Я еще взял тайские пельмени
С острым устричным соусом.

Я не стану перечислять обстоятельно,
Что тут пьем и едим мы.
Главное, перед лицом неприятеля
Мы с тобою едины!

Насрать нам на ихние санкции,
Пришел конец однополярного мира.
Мы тут ходим теперь под китайцами,
Поэтому ты спокойно спецоперируй.

Брат мой, ты себя береги
От осколков снарядов и пуль.
Официант! Мне еще шот на ход ноги!
Я сегодня не сяду за руль.

Кончаю так: Бери в руки флаг и
Будь храбр, словно я сейчас.
Иди в штыковые атаки
На этот, как его? Лисичанск!

О! Уже подоспело такси.
Больше сказать мне нечего.
Мы с тобой оба — воины Руси!
Удачного тебе вечера.

Андрей Родионов

***

Я русский маленький человек
Холодная чёрная блядь
Хотите, буду жрать один снег
А пластик мыть и сдавать

А пластик мыть и на нем плясать
Ведь я привык на войне
Хотите, ненависть буду жрать
А пластик мыть, хуля мне

Не трогайте только других людей
Но стреляйте в меня, я готов
Питать крапиву русских полей
Березы русских лесов

Нет большего счастья на русской земле
Чем мертвым в канаве, ага
Без этой латиницы v или z
Вперёд, не ебите мозга

Мне русская радость, а вам русский ад
У нас домашний уют
И всем хорошо, хорошо без нас, брат
Оставь Украину, я тут

И пафосной строчки не избежать
(Она будет в самом конце)
Чего уж стесняться, давай тут лежать
Батониться в холодце

Раз нам не досталось России другой
И если святые не врут,
То пахнет херово больничный покой
Где всех провинившихся ждут

(пунктуация автора сохранена — прим. ред.)

Александр Дельфинов

«Нет войне!»

«Нет войне!» — говорили мы, но война не кончалась,
А наоборот, разгоралась, становилась сильней,
Ужас и Отчуждение шли по пятам за ней,
А нас становилось всё меньше, пока почти не осталось,
И я помню пустынную площадь, и дождь, и слякоть,
Я выглядывал в щель занавески и видел в моём окне,
Как маленький человечек с плакатиком «Нет войне!»
Стоит там один, и от страха хотелось плакать.
боялся начальника, вдруг уволит меня с работы,
Боялся удара дубинкой и чувства, когда никто ты,
Боялся соседей, что будут шипеть мне вслед,
Боялся потери достоинства (которого уже нет),
оялся вообще просто так — каждый мой вздох был жуток,
Боялся уехать в СИЗО на пятнадцать суток,
Боялся людей в униформе (чуть позже — любых людей),
Боялся, что дети в школе будут пиздить моих детей,
Боялся, что в дверь постучат в пять утра, закричав:
«Открывай нам, сука!» Боялся любого стука (чуть позже — любого звука),
Боялся своей собаки, боялся собственного кота,
Боялся, что не смогу перестать бояться уже никогда,
Боялся того, кто грызёт изнутри (сам себе больше всех ты страшен)
Боялся насмешек и улюлюканья от прохожих граждан,
Боялся войны, вдруг придёт и мне отомстит она,
Боялся жены, вдруг скажет: «А я — за войну!» (в результате ушла жена),
Боялся, пока был с тобой и когда сам с собой остался,
Да я ещё не родился, а только боялся, боялся, боялся,
И подглядывал в щель занавески и видел в моём окне,
Как маленький человечек с плакатиком «Нет войне!»
Стоит там один, а к нему уже бегут полицейские.
Я-то при чём тут? Что тут поделать мне?
Уж я-то за мир во всём мире, что же тут сделать мне?

ЧТО ЖЕ ТУТ СДЕЛАТЬ МНЕ?

Евгений Лесин

***

Когда на нашей территории
Качнется маятник истории,
Все удивятся и надуются,
Но на ходу переобуются.
Запричитают сразу: «Божечки!
Ах, мы не знали про бомбежечки.
А мы не знали про кошмарики,
Мы жили на воздушном шарике.
Нам говорили, мы и слушали,
Нас накормили, мы и скушали.
Всего лишь крикнули: убейте их,
Они нацисты, не жалейте их.
А мы за родину усердные,
Мы приговоры любим смертные,
Когда они не ошибаются,
Когда они не нас касаются.
Такой чудовищной ошибочки
Не совершайте.
Вот спасибочки.
А мы сдадим своих приятелей,
Коллаборантов и предателей.
И приведем все в исполнение,
Ведь мы народонаселение.
Мы все отличные, приличные,
Мы ко всему давно привычные.
К начальству мы всегда лояльные.
А остальные — ненормальные».

Когда на нашей территории
Качнется маятник истории,
Начнут опричники опять
Других опричников искать.
Кому за них держать ответ?
Конечно, нам, других ведь нет.